Почему именно английский стал доминирующим языком физики?
Как в середине ХХ века русский язык стал одним из самых важных языков в научной сфере?
В детстве Майкла Гордина, его мать, выросшая на французском и марокканском-арабском языках, говорила с его отцом на иврите. Но оба родителя Гордина общались с ним и его братьями на английском языке, хотя отец Гордина был менее искусен в общении на этом языке.
«Лишь много лет спустя я осознал, какая была это жертва для них — не иметь возможности комфортно общаться со своими детьми», — говорит Гордин, — «потому что они хотели, чтобы у их детей была возможность разговаривать на языке, на котором говорит большее количество людей».
По мере того, как Гордин рос, он все больше и больше интересовался языками: в частности, как люди решают, какие языки им использовать, и как иногда более распространенному языку отдают предпочтение перед менее распространенным ради более широких перспектив и возможностей.
В настоящее время Гордин работает профессором Принстонского университета, который занимается историей современных физических наук, особенно в России и Советском Союзе. В 2010 году он приступил к написанию книги о том, как в середине XX века русский язык стал одним из важнейших языков в науке.
Но он быстро столкнулся с одной проблемой…
«Нельзя написать только об одном языке, так как все языки естественных наук взаимодействуют», — отмечает он. «Поэтому я принял решение полностью сосредоточиться на исследовании проблемы трений, которые возникают, когда людям приходится использовать другой язык, который не является их родным».
В 2015 году он издал «Scientific Babel»: How Science Was Done Before and After Global English» («Как делали науку до и после глобального английского языка»), где рассказывается о том, как от эпохи Возрождения популярность языков в научном сообществе росла и падала, и как английский стал доминирующим языком науки.
Мертвый язык обретает вторую жизнь
В эпоху Возрождения западноевропейцы заново открыли древние научные труды. Ученые сразу же начали переводить их с древнегреческого на письменный язык, который знало большинство образованных жителей Европы — латынь, язык католической церкви.
Это способствовало возрождению латинской письменности, несмотря на то, что все ее носители были мертвы уже тысячелетие.
Но через несколько сотен лет латинский язык снова исчез из обихода. К середине XIX века наука в Европе была достаточно равномерно поделена между английским, французским и немецким языками.
«Если вы были носителем французского, английского или немецкого языка, вам бы пришлось пассивно учить два других», — говорит Гордин. «Вы должны были как минимум уметь читать статьи и, возможно, понимать того, кто с вами разговаривает, но активно заниматься созданием контента только на своем родном языке. Очень часто встречалась такая переписка между учеными, когда один писал по-английски, а другой по-немецки».
В первой половине ХХ века Германия была важным образовательным центром в области физики. Она не только взращивает своих гениев, таких как Вернер Гейзенберг, Альберт Эйнштейн и Мария Гёпперт-Майер, но и привлекает к учебе и работе в своих высших учебных заведениях выдающихся физиков из других стран.
Лиза Мейтнер, которая родом из Австрии, Роберт Оппенгеймер, который родом из Америки, и Энрико Ферми, который родом из Италии, все они в 1920-х годах провели некоторое время в качестве исследователей в немецких научных институтах.
Значимость участия Германии в научной жизни изменилась
С приходом к власти нацистской партии в довоенный период выдающийся вклад Германии в научное сообщество кардинально поменялся. Иностранным студентам и исследователям было отказано в визе.
Тысячи еврейских ученых, в том числе Мейтнер, были вынуждены покинуть свои университеты, и им было запрещено покидать страну.
Мейтнер, например, осталась в Берлине, где строила свою карьеру столько, сколько могла. Но в конце концов, она была вынуждена бежать в Нидерланды. Вскоре после этого она обосновалась в Швеции.
Лиза Мейтнер писала своему коллеге физику Максу ван Лауэ о том, что в возрасте 60 лет внезапно оказалась в зависимости от доброй воли страны, на языке которой никогда не разговаривала. «Человек никогда не пользуется равными правами с другими и всегда одинок», — писала она. «Человек всегда говорит на иностранном языке — я имею в виду не внешнюю языковую формулировку, а ментальную. Я человек без Родины. Я хочу, чтобы вы никогда этого не переживали и даже не могли это понять».
Изгнание и преследование ученых в Германии оказали глубокое влияние на таких людей, как Мейтнер, и на физику в целом, утверждает Гордин. Произошел переход от раздираемой войной Германии к раздираемой войной Франции, а также к американским университетам и национальным лабораториям.
Развитие Манхэттенского проекта повлекло за собой очень сильный сдвиг в сторону английского языка.
Это также стало поворотным моментом для американской роли в естественно-научном образовании.
«Это чрезвычайно важно, потому что именно туда люди поступают в аспирантуру, туда отправляют своих студентов на учебу», — говорит Гордин. «США — это то место, где конференции в основном получают финансирование, потому что после окончания войны у Америки было больше денег. Американская система образования стала настолько известной (а позже и британская), что английский язык стал обязательным языком научных конференций».
Как лопнул «русский пузырь»
В Советском Союзе также было сильное научное сообщество. Но сразу после окончания Второй мировой войны Советское государство прекратило выпуск своих немногих научных изданий, которые выходили не на русском, а на других языках.
«Так что теперь одна из самых мощных стран в мире, публикующая тонну научных статей, но на языке, который большинство ученых не понимают», — говорит Гордин. «В 50-е и 60-е годы американские ученые должны были знать, чем занимаются советские ученые. Но им было не достаточно людей, которые умеют читать по-русски».
Обеспокоенные советской военной техникой, Комиссия по атомной энергии, Управление военно-морских исследований и Национальный фонд науки США стали выделять средства на перевод с русского на английский советские периодические издания по физике.
Это стало важным условием для того, чтобы английский язык стал доминирующим. Неамериканским западным ученым не нужно было изучать русский язык, чтобы читать то, что публиковалось в СССР.
В 1970 году около 70% научных работ в мире были написаны на английском языке, а около 25% — на русском (все остальные языки вместе взятые — 5%). Сегодня более 90% научных статей публикуются на английском языке.
«Вы хотите общаться с более широкой аудиторией, но вы также хотите дать людям возможность выразить себя на языке, на котором они чувствуют себя комфортно», — говорит Гордин. «Теперь у нас нет такого выбора — у нас только один язык».
Как показывает история, это не всегда так.
«Потребуется много потрясений, — говорит Гордин, — что-то вроде глобальной чумы», — он делает паузу, — «или радикальные климатические изменения, или массовая мировая война может так нарушить эту систему, что она переключится на альтернативный язык, — вытеснив английский в качестве доминирующего научного языка».
Даже если что-то и изменится, говорит Гордин, английский язык еще долго будет языком научной мысли.
«Если завтра все англоязычные носители языка пропадут, и вы захотите выучить какую-нибудь научную дисциплину, вам нужно будет знать английский язык», — говорит он. «И поэтому латынь так долго продержалась после протестантской Реформации. Она была настолько важна для хранения накопленных знаний, что ее нужно было сохранять».